Геннадий Михасенко - Милый Эп[Книжное изд.]
— А надо ли? — нахмурился папа.
— Пятнадцать лет! Через три года — женихи и невесты, если уж правду до конца! А от этих вопросов зависит будущая семейная жизнь! — жестко проговорила мама.
Даже для врача она была слишком бесцеремонна. Однажды при гостях мама спросила, почему я плохо ем и какой у меня утром был стул. Я побаивался ее в компании.
Подумав, Забор сказал:
— Надо! — И что-то чиркнул на листочке. — Надо, надо!
После некоторого молчания отец, покончив с кашей и заметно приободрившись, спросил:
— А хотите знать, что мы о вас думаем?
— Ну-ка! — насторожился Васька.
— Не ну ка, а давайте вторую анкету, родительскую.
— Давайте.
— И тоже анонимную.
— Давайте, давайте! — мигом разгорячился Васька.
— А не боитесь? Мы же вас так раздраконим, что ай-да-ну! — пригрозил он. — Зато будет полная картина. А по анкетам устроить форум отцов и детей.
Забор отставил чай и воскликнул:
— Это же идея!
— Дарю! — сказал папа.
— Хватаю!.. А кто анкету составит? — спохватился Васька, нетерпеливо оглядывая нас всех ц останавливаясь на папе, который один только улыбался. — Дядя Леша, вы?
— На заводах такой порядок: изобрел — внедряй! — сказал отец. — Что, Римма, возьмемся?
Без особого огня мама ответила:
— Подумать надо.
— Да, надо подумать, — уже серьезнее заключил папа, принимаясь за чай. — Я, пожалуй, завтра на планерке свое воинство потереблю. Ну, а сорвется — не обессудьте!
Я наелся, сказал, что посуду помою позже, и мы с Васькой опять ушли в мою комнату.
— Как ты думаешь, сделает? — спросил он, кивнув в сторону кухни. Я. зная, сколько сейчас у отца забот и хлопот, лишь неопределенно выгнул губы. — Хоть бы!.. Мы бы такую штуку провернули, так бы выступили под занавес, что — м-м! — Он просмотрел свои пометки на листочке и хмыкнул: — Слышь, Эп, оказывается, через три года мы с тобой женихи! Ты — через два даже!
— Мама это может!
— А что, она права!
— Да?.. Уж не помолвка ли у вас с Садовкиной под видом дня рождения?
Забор спрятал бумажку, отошел к окну и уставился на вечереющее небо. По его молчанию я понял, что сморозил глупость, и досадливо поморщился.
— Поставь что-нибудь, — сказал Васька.
— Моцарта?
— А есть? — удивился он, обернувшись.
— Конечно, нету! — усмехнулся я, — Вспомнил твой вопрос. С чего ты вдруг Моцарта зацепил?
— Да так. Бегал на днях к отцу, а там концерт, ну и услышал. Ничего!.. Сто раз слышал, а услышал впервые. А ты?
— Только имя.
— Да, имена-то мы знаем! Альфонс Доде и т. д.! — сказал Васька и опять повернулся к окну.
У меня было двадцать восемь кассет, то есть семь километров пленки, а вот Моцарта на ней не было. Была «Шотландская застольная» Бетховена, которой я дразнил Нэлку Ведьманову, да три оперных увертюры, записанные по маминой просьбе, остальное эстрада. Я поставил Тома Джонса, своего любимца. Пятерку отдал за перезапись. Том Джонс тут и пел, и говорил, и смеялся — блеск! Вот у кого английский!
Васька в такт задергал локтем и вдруг спросил:
— А это что? — Он взял с подоконника шишку и понюхал. — Настоящая!.. Ты что, Эп, правда, был в лесу?
— Правда.
— Один?
— Не один.
— Молчу… Из нашего класса?
— Нет.
— Из нашей школы?
— Нет, — улыбаясь отвечал я; мне была приятна и Васькина догадливость, и его сдержанная попытка кое-что узнать, и мое таинственное отнекивание.
— Хм, тихоня!.. Надо срочно агитнуть Садовкину в лес… Да, с тебя полтинник, пока не забыл!
Я вынул из-под «Трех мушкетеров» железный рубль.
— Держи.
— Сдачи нет.
— И не надо. За меня и за Шулина.
— Ах, да, Шулин же еще!.. С Шулина и началась эта каша. И за это ему спасибо. — Забор сел в кресло и на миг призадумался. — Конечно, в идеале мы всё должны дружить, и мы подружимся. Но это слишком простая дружба, Эп, стадная что ли, не знаю, как ее назвать. Дружба в первой степени — назовем так. А мне этого мало. Мне нужно покрупнее и поглубже =— дружба в квадрате или в кубе! Понимаешь?
— Понимаю.
— И тут я разборчив, не каждого возведу в квадрат.
— Я тоже.
— Ну и вот!
— А Шулин у меня — в квадрате!
— А у меня нет. У меня в квадрате ты!
— А геометрия говорит, что если две фигуры порознь равны третьей, то они равны и между собой!
— То геометрия!
— Нет, Авга — во! — парень! — заверил я и хотел было перечислить все, что мне в нем нравится, но решил, что незачем живого Шулина подменять скелетом. — А Садовкина у тебя в какой степени? — круто спросил я.
— В энной! — живо ответил Васька. — А все-таки мы знаем о них больше, чем они о нас.
— Кто, девчонки?
— Нет, родители… Сегодня я к Зефам заскакивал, поговорил с Мишкой, с матерью, а второй раз не застал его, одна мать в кухне. Хлеба, спрашивает она, не купил? Нет, говорю, а сам плечами жму, какой, думаю, хлеб? Ну ладно, говорит, куска тебе хватит, садись пока, ешь, потом сбегаешь. И наливает супу. Я ничего не понимаю, но сажусь и ем — голодный был, кстати. А Зефиха возится у печки и толкует мне про какие-то путевки, которые отец никак не может выбить. Я слушаю обалдело. А тут Мишка является с хлебом. Она увидела его в дверях да как ойкнет!.. Оказывается, меня за Мишку приняла, а тут еще один!..
— Да ну тебя!
— Клянусь!.. А ведь спутать сына — это ого! Надо же не знать его, чтобы спутать!
— Мда-а!.. Хотя и мы в общем-то не очень знаем своих, — задумчиво протянул я.
— Вот и пусть наша анкета пробьет тревогу! — сурово заключил Забровский, кулаком ударяя в воображаемый барабан. — Ну, Эп, где там задачки?
И он стал переписывать.
Том Джонс запел «Лайлу», и я сразу от всего отключился. После той встречи с двумя девчонками в заснеженном сквере и особенно сейчас, после знакомства с Валей, песня эта сделалась для меня символом чего-то неясно желанного и до боли необходимого.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
На следующее утро, за пять минут до первого звонка, Васька собрал нас в кабинете истории и коротко, но с многозначительной живостью объявил, что есть очень важный разговор и что после уроков на часок останемся.
— Что, что? — переспросил, оторвавшись от учебника, Ваня Печкин, который всякую новость принимал с опаской, как прямую угрозу лично ему.
— Останемся, говорю, после уроков!
— Все или одни комсомольцы?
— Все.
— Лучше бы одни комсомольцы, — буркнул беспартийный Ваня Печкин. — А то мне собаку кормить.
— Какую собаку? Она же у тебя сдохла!
— Новую завели.
— Значит, часок потерпит.
— Ага, она породистая!
— Надо быть породистым хозяином, тогда любая собака будет породистой! — заметил Васька.
— У нее режим. И нечего обзываться!
— Так! — хмуро произнес Забор, шлепнув ладонью по столу. — Еще у кого собаки?.. А может, кто спешит клопов травить?.. Или в больницу грыжу вырезать?.. Или на свидание к двум? — спросил вдруг он, и сердце мое дернулось, потому что именно мне надо было к двум тридцати на свидание с Валей, но я не выдал себя, лишь на миг закрыл глаза да стиснул виски ладонями— не мог же я подрывать идею, которую сам выварил вместе с Васькой. Вот ведь совпадение, черт возьми, никаких собак, больниц и свиданий! — Ясно? Остаются все по-го-лов-но! — подчеркнул комсорг, как бы пересчитывая нас. — Ну, а если кому действительно позарез надо — разберемся. А разговор срочный и касается всех!
Вовка Еловый спросил:
— А о чем?
— Эпа, наверно, будем чистить за двойку и за Спинету, — ответил кто-то из девчонок сзади.
— Да нет! — горько отмахнулся Васька.
— Значит, за то, что Зефа треснул, — равнодушно предположил тот же голос.
— Во-во! — обрадованно подхватил Забор. — Мы так привыкли заниматься кулаками и двойками, что мозги наши протухли и слепо шпарят по этим рельсам, как будто на свете ничего другого нет! Пора спрыгивать, иначе в такой тупик залетим, что и подметок не останется!.. Ведь нам около пятнадцати лет, ядрена бабушка! Зеф уже под носом чешет, завтра бриться начнет, а мы ему все: тю-тю-тю, Мишенька, почему ты такая бяка! — Васька сделал сиропную физиономию и пальцами изобразил бодуче-игривую козочку.
— Тю-тю-тю! — такой же козочкой ответил Зеф.
Класс грохнул. Забор сам рассмеялся до кашля и, еле унявшись, продолжил:
— Вот и вся наша работа. Надо менять климат! Встряска нужна! Ее-то мы сегодня будем готовить. — Затрещал звонок, и Васька торопливо заключил: —В перерывах поговорим подробнее. А что касается кулаков и двоек, то совсем их забывать тоже нельзя, конечно. Зеф, например, получил по морде совершенно правильно! С гуманистами мы гуманисты, а заработал— получай! И нечего тут вече устраивать. А Эп, кстати, и без вашей чистки прекрасно все понял н сам утряс нелады со Светланой Петровной. Это как раз и доказывает, что он уже взрослый, а значит, взрослые и мы. И хватит играть в бирюльки и пускать мыльные пузыри!
